финансов Галлатин пожаловался, что закон о невмешательстве наносит ущерб пошлинам от торговли и создает дефицит федерального бюджета, Конгресс был вынужден вывернуть свою политику наизнанку и вновь открыть торговлю с воюющими сторонами.

Политика республиканцев всегда была поставлена перед дилеммой. Если правительство ограничивало торговлю с Британией, чего хотели Мэдисон и другие республиканцы, оно теряло значительные доходы от пошлин на импорт. При такой потере доходов правительство было бы вынуждено повышать налоги или занимать деньги, чего не хотел ни один республиканец. В качестве выхода из этой дилеммы Мэдисон сначала пытался принять старомодный навигационный закон, Билль № 1 Мейкона (по имени конгрессмена Натаниэля Мейкона из Северной Каролины), который позволял британским и французским товарам входить в американские порты при условии, что они будут перевозиться на американских кораблях. Когда маловероятное сочетание республиканских диссидентов, желавших войны, и федералистов, опасавшихся ее, провалило этот законопроект, все еще сильно разделенный Конгресс принял в мае 1810 года билль Мейкона № 2. Этот законопроект вновь открывал торговлю как с Великобританией, так и с Францией, с положением о том, что если одна из воюющих сторон отменит свои ограничения на нейтральную торговлю, Соединенные Штаты через девяносто дней восстановят невмешательство против другой. Мэдисону, который жаждал восстановления эмбарго, законопроект не понравился; хотя он и был назван в его честь, даже Мейкон проголосовал против него. Поскольку торговля с Британией процветала, многие республиканцы, как жаловался один конгрессмен, считали, что новая политика просто предлагает "честь и характер этой нации тому, кто больше заплатит".11

Единственная надежда Мэдисона на эту неудобную политику заключалась в том, что ее предвзятость в пользу Британии может вдохновить Наполеона на снятие ограничений на американскую торговлю, которые к 1810 году приводили к захвату американских кораблей и товаров больше французами, чем британцами. Таким образом, президент был готов благосклонно принять двусмысленную ноту министра иностранных дел Франции герцога Кадоре, опубликованную летом 1810 года, в которой говорилось, что Наполеон отменит свои декреты после 1 ноября 1810 года, но только при условии, что Соединенные Штаты сначала восстановят свои запреты на британскую торговлю. Поскольку эта условная декларация фактически не выполняла положений билля № 2 Мейкона, письмо Кадора, как его называли, вызвало много споров: федералисты осудили его как обман, а самые яростные республиканцы приветствовали его как покаяние Франции за нарушение американских прав.

Как ни двусмысленно было письмо Кадора, его оказалось достаточно для Мэдисона, который стремился выйти из неловкого положения. 2 ноября 1810 года он публично заявил, что Франция выполнила требования Мейконского билля и что если Британия не отменит свои приказы в совете в течение следующих девяноста дней, то 2 февраля 1811 года невмешательство Британии будет восстановлено. Председатель Верховного суда Маршалл не мог поверить в происходящее и заявил, что заявление президента о том, что Франция отменила свои указы, было "одним из самых поразительных случаев национального легковерия... которые можно найти в политической истории".12 Хотя Мэдисон прекрасно понимал двусмысленный характер письма Кадора, он чувствовал, что должен ухватиться за возможность оказать давление на британцев, чтобы заставить их хоть как-то ослабить свои торговые ограничения. Во всяком случае, ему не терпелось возобновить политику торговых санкций против Великобритании, о которой он мечтал со времен Революции.

Однако Мэдисон столкнулся с республиканской партией в Конгрессе, которая распадалась на части, и образовавшиеся фракции постоянно угрожали объединиться в оппозицию к администрации. Это были "Старые республиканцы 98-го года", или "Квиды", во главе с Джоном Рэндольфом; сторонники нью-йоркца Джорджа Клинтона и его племянника ДеВитта Клинтона, который оспаривал у Мэдисона президентское кресло; и "Невидимки" в Сенате, возглавляемые Уильямом Бранчем Джайлсом из Виргинии и Сэмюэлем Смитом из Мэриленда, братом государственного секретаря Роберта Смита. Растущая неосмотрительность Роберта Смита наконец дала Мэдисону возможность уволить его из кабинета и назначить госсекретарем своего старого противника и соратника по Виргинии Джеймса Монро. Но оппозиционная семья Смитов из Мэриленда только усилила разброд в рядах республиканцев. Джефферсон настолько испугался беспорядка, что призвал к единству. "Если мы расколемся по людям и мерам, если не будем действовать фалангой, - сказал он журналисту-республиканцу Уильяму Дуэйну весной 1811 года, - я не буду говорить "наша партия", этот термин ложный и унизительный, но наша нация будет уничтожена. Ибо республиканцы - это и есть нация".13

Вопрос о том, действительно ли американцы, не говоря уже о республиканцах, являются нацией, был открытым. Были ли Соединенные Штаты независимой нацией, подобно другим нациям с ярко выраженным и своеобразным племенным характером? Могли ли американцы создать свою отдельную идентичность, только воюя и убивая британцев, с которыми они были культурно родственны и которых так сильно напоминали?

В июле 1811 года Мэдисон призвал Конгресс собраться на раннюю сессию в ноябре, чтобы подготовить страну к войне, которая казалась единственной альтернативой в случае провала коммерческих санкций. Несмотря на письмо Кадоре, Наполеон продолжал проводить в жизнь свои различные декреты, согласно которым все нейтральные суда, доставлявшие товары из Великобритании на континент, подлежали конфискации. Но французский император конфисковал только некоторые американские корабли, а не все, надеясь таким образом создать достаточное замешательство, чтобы помешать британцам отменить свои собственные торговые ограничения, которые они всегда оправдывали как акты возмездия, которые будут действовать только до тех пор, пока действует наполеоновская Континентальная система.

В феврале 1811 года Конгресс принял новый закон о неимпорте, который не допускал британские корабли и товары в Америку, но разрешал американским кораблям и товарам отправляться в Англию. В то же время закон требовал, чтобы американские суды принимали прокламацию президента как неопровержимое доказательство того, что Франция действительно отменила свои декреты - странное условие, свидетельствующее о широко распространенных сомнениях в том, что Наполеон ведет себя честно. На самом деле, заявлял Джон Куинси Адамс со своего поста в Санкт-Петербурге, поведение Наполеона было настолько откровенно обманчивым, что "прозревал слепой".14 Когда британское правительство заявило, что оно не убеждено в том, что Франция отказалась от Континентальной системы, и что поэтому оно ни в коем случае не будет ослаблять свои собственные торговые ограничения, политика Мэдисона потерпела крах. У Соединенных Штатов не было иного выбора, кроме войны, кроме как сложить руки в знак капитуляции.

Хотя некоторые предполагали, что Соединенным Штатам, возможно, придется воевать с обеими воюющими сторонами одновременно в так называемой "трехсторонней войне", было практически невозможно представить себе, что республиканцы вступят в войну против Франции. Хотя Мэдисон был хорошо осведомлен о "зверствах французского правительства", навязывающего свои "хищнические эдикты", он, как и Джефферсон, всегда считал, "что первородный грех против нейтралов лежит на Г.Б.".15

Республиканцам казалось, что революция 1776 года все еще продолжается. Соединенные Штаты пытались